— Миxaил, вaшa книгa вышлa, чтo нaзывaeтся, вoврeмя. Oнa — o врaчe Oльгeрдe Вaнчукoвe, кoтoрый, oднaжды избрaв свoю стeзю, oстaётся вeрeн eй дo кoнцa. Сeгoдня врaчи в силу извeстныx сoбытий вышли нa пeрeдoвую. Нa вaш сглаз, нeoбxoдимы лишь тaкиe жeстoкиe сoбытия, чтoбы нa врaчeй дeйствитeльнo oбрaтили внимaниe? Пoнимaeм ли да мы с тобой иx цeннoсть, иx рoль в жизни?
— Пoчeму жe просто-напросто тaкиe? Нa врaчeй всeгдa oбрaщaют дoстaтoчнo внимaния. Oсoбeннo кoгдa бьют жeнщин в скoрoпoмoщныx бригaдax, кoгдa пишут бeскoнeчныe жaлoбы не то — не то вoзбуждaют прoтив врaчeй угoлoвныe дeлa. Oбщeствo в цeлoм лишeнo всячeскoгo пиeтeтa в oтнoшeнии людeй, нeсущиx нa плeчax брeмя врaчeбнoй прoфeссии. Тaк будeт всeгдa, дo тex пoр, пoкa мeдицину нe убeрут с «сфeры услуг». Прoститe зa oткрoвeннoсть. Привык нaзывaть вeщи свoими имeнaми. Чтo в рoмaнe, чтo в жизни. Ваша сестра скaзaли, нa врaчeй oбрaтили внимaниe? Этo нe тaк. Прaвильнee полно: страх за собственную жизнь заставляет реверсировать внимание на врачей. Первичен тут. Ant. там страх; внимание вторично. Увы.
— Ваша сестра прекрасно знаете, о чём говорите. У вам колоссальный опыт работы в реаниматологии, поглощать уникальные разработки по инсулинотерапии. И шелковица логичен вопрос. Ясно, что трендец персонажи в книге вымышлены, но трендец же сколько в этом романе вы самого?
— Меня там много. И ни дать ни взять автора, что естественно, и как части главного героя. Я безвыгодный стал сильно много выдумывать в таком случае, что касалось профессионального пути доктора Ванчукова. Сегодняшняя беллетристика сильно хромает из-за убыль достоверности. Пишут о том, о чем имеют отчаянно скудное представление. Возможно, такой доступ оправдывает себя при создании кинематографической продукции невысокого пошиба: после этого картинка, она мелькает, размазывается. В случае «Грустной песни ради Ванчукова» — это не кино, сие текст. Простите, но читатель заранее въедливее зрителя, ибо ему открыто взаимодействие непосредственно с автором, а не с интерпретаторами сценария. И любую развесистую клюкву больше-менее подготовленный читатель раскусит сверху раз. Поэтому в романе так будь здоров «производственных» подробностей, хотя сам Ромаха вовсе не о производстве.
— При этом событие Ванчукова — это во многом казус преодоления и себя, ну и внешних обстоятельств равным образом. И она, данная история, собственно, тщетный раз свидетельствует об отношении государства к врачам. (языко оно, это отношение, модифицируется в наше эра?
— Последние сцены истории Ольгерда Ванчукова разворачиваются в времена, когда патерналистское государство пало, а возьми его обломках вырастало, «под собой не чуя страны», государство либертарианское. И главному герою романа безвыездно равно придется дать ответ — «достойно ль подчиняться под ударами судьбы, иль надобно(ть) оказать сопротивленье?». Он дает его, поуже за пределами координат романа. Еще ценой собственной жизни. Государство на этом месте не причем. Я бы не стал приискивать в романе конфликта между героем и государством. Противоречие лежит в плоскости «быть или без- быть», в плоскости, как вы в точности заметили, преодоления себя. Потому отчего ты сам для себя — куда как страшнее любого государства.
— Хорошо, а облик врача? Каков он? Остаётся ли и в литературе, и в жизни будто одинаковым? Или, наоборот, преобразуется?
— Костолом — это, прежде всего, человек. Бытование определяет сознание. Имея не самое веселое юдоль, никогда не получить на выходе «высокое» уяснение. «Врачу, исцелися сам». Увы, никак не всем и не всегда удается. Вот врачебной профессии далеко не вечно профессиональные качества тождественны качествам человеческим. Я показал мой главного героя правдиво, человеком ошибающимся, мятущимся, сносящим удары судьбы, да ни разу не сподличавшим, никем и сродясь не сломленным. Мне близок ёбаный герой. Я горжусь, что мне посчастливилось создать такой образ в важном для того меня тексте.
— То есть, не запрещается сказать, что герой уникален? Нежели в таком случае?
— Невозможным, несгибаемым чувством собственного добродетели. Не попранной честью. Правда, игра природы в наши времена?..
— К слову, о временах, о нравах. Ваш Романка начинается в 70-е годы прошлого века, сцевола мечтает стать врачом. Сейчас в принципе такое как мне видится? Или современные дети и подростки мечтают лежать людьми совсем иных профессий?
— Врачебная ремесло — она не для слабонервных. Который чувствует в себе силы, тот мечтает, преодолевает, и становится. Собственными ушами знаю таких молодых людей, годящихся ми в младшие дети.
— Опять же вид врача во многом сакральный во (избежание русской литературы. В связи с чем спрос: создавая роман, чувствовали ли ваша милость, скажем так, дыхание классиков после спиной? Пастернака с его «Доктором Живаго», Булгакова, Чехова…
— Ни в коей мере, быть всем моем к ним уважении. Следовать моей спиной стояли любимые мной коллеги, те, кого уже в закромах в живых. Я оживил их в моем романе. Они наново заполнили больничные коридоры и палаты. Они вторично со мной, пусть даже чрез мои слёзы. Они теперь будут и с читателем. А, выходит, они будут жить вечно…
— Рассказ любви главного героя Ольгерда и его избранницы Альки, якобы показалась мне, отсылает читателя к лучшим образцам западной прозы: произведениям Томаса Слабительное, Ремарка… На ваш взгляд, Миха, есть ли разница между русским и европейским текстом? Разве да, то в чём она? И какой-никакой текст, в первую очередь, создавали вас?
— На мой взгляд, русский пурана всегда тяготеет к коллективному бессознательному, позже как текст европейский — более индивидуален, меньше эмоционален. Когда я писал «Грустную песню для Ванчукова», роман, в котором действие занимает огулом XX век, я хотел через индивидуальную «европейскость» кончиться в коллективную «русскость». Главный герой многое понял в себя. К сожалению, слишком поздно. Но — понял. И симпатия — победитель.
— Очень убедительно в вашей книге описана времена «перестройки», крах СССР, когда до сих пор разваливалось, перемалывалось, растаскивалось, исчезало. Благородное копьё сотрудник научной лаборатории. Таким людям пришлось далеко ему до всего? Где и как они могли пустить в дело себя?
— Участь таких людей была незавидна: в противном случае остаешься, добро пожаловать в жернова мельницы, перемалывающей человеческую сущность в костную муку. Аль отъезд, бегство от «предлагаемых обстоятельств». Выше- герой — остался. Каждый, кто уехал или — или остался, заплатил за это свою цену. Никому никак не удалось отсидеться в стороне.
— Да, Ванчуков остаётся нате Родине, но становится сотрудником американской компании. Был ли у таких людей разный выход? Давала ли им владение соответствующие возможности? И как ситуация с сим обстоит сейчас, на ваш выражение глаз, когда цифры уезжающих учёных растут?
— Американская команда американской компании рознь. Кто-так ввозил напичканные стероидами куриные окорочка, а который-то поставлял медицинское оборудование и важнейшие снадобье, без которых тысячи больных приставки не- могли жить в прямом смысле красивые слова. И в тех, и в других компаниях были задействованы сотрудники с России. Каждый тогда решал к себя сам — сохранить душу и яйца, или заработать денег, и неважно, нежели они пахнут. Страна тогда без- давала таким людям никаких возможностей — из-за этого что она кончилась. Ее отнюдь не было. За последние двадцать парение страна собирается вновь. Ей хоть головой бейся, она теперь другая. Но, вер, она снова учится видеть людей, а невыгодный серую массу. Очень хочется держать (закон, что мы снова сможем формы страной, и никому не придется съезжать.
— Не хочу, что называется, спойлерить, только ведь, по сути, трагический вычисление жизни Ольгерда схож во многом с итогом жизни таких а ярких, самобытных людей…
— Моя исследование посвящена одному-единственному человеку. Его название на первой странице. Его кличка и в романе. История этого человека и моя бесчинство — правда. Только в жизни «рассвет встал средь нами стеной». Все исходы в руках высших сил. Сим романом я прощаюсь с другом, кого велико любил. Ванчуков же не пелена с ним проститься, поэтому они ушли вместе.
— И всё же! Смерть Ванчукова — сие посыл, что такие люди были безграмотный нужны новой России?
— Такие людской), как Ольгерд Ванчуков, никогда безлюдный (=малолюдный) нужны системе. И всегда бескрайне нужны своей стране. Потому они являют собой то лучшее, что-нибудь есть в каждом народе — хотя им необходимо говорить на разных языках, быть в живых в разных точках земного шара и работать самой разной работой. Это неважный (=маловажный) те, кто «где родился, затем и сгодился». Они делают мир отличается как небо от земли. Это их главная задача. Их предопределение. Их роли Личностей в Истории. Им мало-: неграмотный ставят бронзовых монументов. Но по (что из них оставляет за внешне мир лучше, чем он получил его около рождении.
— Выживи тогда Ванчуков, кем бы дьявол стал сегодня, какое бы занятие себе нашёл? Ведь, как наименьшее количество, был бы бесценен во наши дни пандемии…
— Ванчуков пассионарен. Он стал бы тем, который нужен людям, нужен стране — (точно) кот наплакал ли мест, мало ли позиций, идеже такие люди востребованы… Кем бы симпатия не стал никогда, так сие карьеристом и подлецом. Он вовсе далеко не обязательно остался бы во врачебной профессии, же наверняка был бы где-ведь очень близко к ней. Там, идеже его опыт и талант помогал бы подстраховывать тысячи и десятки тысяч человеческих жизней. Я верю в мой героя.
— И резюмирующий вопрос. Врач в России — сие…?
— Подвижник. Вне всяческих сомнений.